Материалы: olegart.ru
Я как-то давно уже писал об Эллиоте — финансисте, который после операции по удалению доброкачественной опухоли мозга остался абсолютно нормальным человеком, за одним исключением: он больше не мог принимать решения. Никакие. Он мог потратить несколько часов на изучение ближайших ресторанов, вплоть до составления схем залов и изучения освещения столиков, но так и не мог решить, в каком из них пообедать.
В ответ на предложенные врачом две возможные даты следующего визита он на час углублялся в подсчёт плюсом и минусов каждой из них, уходя во всё более мелкие детали, но так и не мог выбрать ни одну. На работе он прекрасно справлялся со сколь угодно сложными финансовыми данными и документами, но если утром перед ним клали сразу два документа — до вечера он пытался решить, с какого из них начать рабочий день.
Опухоль и последующее хирургическое вмешательство убили у Эллиота участок мозга, известный под названием «орбитофронтальная кора». На первый взгляд, по сравнению с многими людьми с опухолями мозга Эллиоту повезло — он полностью сохранил моторные и речевые функции, его IQ не уменьшился ни на единый пункт (причём по уровню IQ он попадал в верхние 3 %), да и вообще абсолютное большинство психологических тестов он проходил без запинки и демонстрировал в них результаты совершенно здорового человека. Вот только больше он не испытывал эмоций — и не мог принимать решений.
У меня тогда многие спрашивали, как вообще он после этого жил, но до подробного ответа я так и не дошёл — а вот сейчас хочу потратить полчаса и исправиться. Ну и да, ещё слишком самоуверенные люди сообщали, что решения можно принимать абсолютно без эмоций, но это обсуждать неинтересно (желающие могут попробовать полностью логически описать процесс принятия любого решения, в котором не останется вообще ни одного неотвеченного вопроса «а почему именно так?»).
Начну практически с конца, с эксперимента, который поставил известный нейрофизиолог Антонио Дамасио, занимавшийся случаем Эллиота. Это была карточная игра: перед участником клали две колоды карт, а он должен был поочерёдно тащить карты из любой из них, на свой выбор; на каждой карте была обозначена некая сумма денег, положительная и отрицательная. В первой колоде лежали карты с небольшими выигрышами и небольшими проигрышами, в итоге дававшие положительный итог, а во второй — с большими выигрышами, но ещё большими проигрышами, и эта колода уводила участника в минус. Делать какие-либо пометки в ходе игры было запрещено, а карт в колодах были десятки — то есть, сознательно удержать в голове информацию по каждой колоде было невозможно.
Кроме того, у каждого участника непрерывно измерялось сопротивление кожи — для фиксации КГР, кожно-гальванического рефлекса: при изменении эмоционального состояния человека у него меняется влажность и, соответственно, сопротивление кожи, и наоборот — изменение сопротивления означает, что человек испытывает какие-то эмоции, отсутствие сопротивления — что не испытывает. КГР нельзя обмануть ни сознательно, ни бессознательно, поэтому он является объективным критерием. Кстати, КГР используется в детекторах лжи — считается, что необходимость сознательно соврать меняет эмоциональный фон (из этого же следует, что детектор отделяет не правду от лжи, а то, что сам человек считает правдой, от того, что он считает ложью).
Результаты оказались весьма интересными. Как нормальные люди, так и люди с повреждениями иных, чем у Эллиота, областей мозга, на первых 20 картах испытывали краткие эмоциональные всплески при виде выигрыша или проигрыша — и чем больше была сумма, тем сильнее был всплеск. На третьем десятке карт картина менялась: эмоциональная реакция появлялась до того, как человек возьмёт карту — в момент выбора им колоды; с этого момента люди начинали чаще брать карты из колоды, в итоге приносящей выигрыш — но не могли объяснить экспериментатору, почему они так делают. И лишь после 7—8 десятков карт они уже могли с уверенностью сказать, что одна колода лучше другой.
У Эллиота, как ни странно, поведение на первых двадцати картах не отличалось — увидев сумму выигрыша или проигрыша, он испытывал краткий всплеск эмоций. Разница появилась дальше: ни после двух, ни после трёх, ни после пяти десятков карта у Эллиота практически ничего не изменилось: у него не выработалось устойчивой реакции на колоду, он по-прежнему эмоционально реагировал только на конкретную карту и демонстрировал слабую и быстро исчезающую реакцию на колоду, из которой эта карта была взята. Начав с 2000 долларов, к середине колоды Эллиот вынужден был занимать деньги у экспериментатора, и хотя по окончании игры (оставшись в глубоком минусе) он мог объяснить, что проиграл из-за колоды, в которой большие выигрыши сочетались с большими проигрышами, повторение игры через неделю приводило ровно к тому же результату.
Для объяснения этого эффекта Дамасио предлагает теорию соматических маркеров. Как известно, условно в мозгу можно выделить две части, регулирующие наше поведение — рациональный мозг и эмоциональный; первый представляет собой процессор общего назначения, оперирующий с помощью логики, второй — очень мощный, но ничего не знающий про логику сопроцессор, миллионами лет эволюции натренированный на быструю оценку поступающей информации. Эмоциональный мозг — это такой чёрный ящик, на входе которого информация, а на выходе — её оценка по 5-бальной шкале и перечень предлагаемых действий. Логика его работы снаружи не видна, из-за чего эмоциональный мозг может быть опасен — в новых для него ситуациях он может выдать абсолютно неверное решение; с другой стороны, он не только крайне быстр, но и способен переваривать огромные количества информации. Эмоциональный мозг учится приспосабливаться к новым ситуациям — в основном на ошибках: несовпадение его предсказаний с результатом даёт ему толчок к перестройке внутреннего алгоритма (но опять же, мы не знаем, каким именно этот алгоритм будет, мы его не контролируем). Обучить эмоциональный мозг можно только в реальных условиях (впрочем, он легко путает достоверно выглядящий тренажёр с таковыми), чтение учебников ему глубоко до лампочки.
Рациональный мозг, напротив, открыт — он оперирует понятными логическими конструкциями, всегда может взвесить «за» и «против», а также объяснить, почему он пришёл именно к такому результату. К сожалению, он крайне медлителен и неглубок — он неспособен оперировать одновременно более чем семью объектами (объём т.н. рабочей памяти, функция которая эквивалентна регистрам у компьютерного микропроцессора) и при большом количество входящих данных буквально захлёбывается, выдавая в итоге на выход во-первых, чушь, во-вторых, через полчаса после того, как уже стало поздно.
Разграничение деятельности рационального и эмоционального мозга из этого описания вполне очевидно: почти мгновенные действия эмоционального мозга дают его обладателю лишние пять минут жизни, иногда достаточные, чтобы рациональный мозг придумал решение проблемы. Например, при виде несущейся на вас машины именно эмоциональный мозг даёт команду «Отпрыгни!» (которая также практически сразу транслируется в соответствующие мышцы), что даёт возможность рациональному понять, что это машина, а также решить, откуда тут она, в какую сторону бежать дальше и нужно ли бежать вообще, и так далее. Если бы эмоциональный мозг эту команду не дал, то его владелец был бы раздавлен раньше, чем пришёл бы к логическому умозаключению о необходимости совершения незамедлительного прыжка вправо на расстояние не менее полтора метров. Хотя, разумеется, есть и обратный эффект: при серьёзной опасности эмоциональный мозг вырабатывает такую волну нейротрансмиттеров, что ей захлёстывает всё и вся, лишая человека способности рассуждать рационально минимум на несколько минут — из этого, в частности, следует колоссальный разрыв между тем, как человек представляет свои действия в критической ситуации и тем, как он в ней в итоге действует: как я уже писал, силой воображения натренировать эмоциональный мозг не получается, а в случае реальной опасности управление перехватывает именно он (да, здесь я хочу передать большой привет участникам сообщества ru-guns, который как-то приходили ко мне хором рассказывать, как они будут останавливать преступников прямо на улицах, стоит только дать им короткоствол — воображение их сильно, но к объективной реальности, увы, имеет мало отношения: человеку, не имеющему опыта реальных действий в критической ситуации, лучше заранее на всякий случай спилить мушку, причём независимо от того, сколько книг по теме он прочитал и семинаров прослушал).
Другой недостаток эмоционального мозга — он знает только о «здесь» и «сейчас». Это машина, заточенная на немедленные действия, она не умеет просчитывать их отдалённые последствия и не умеет проигрывать воображаемые ситуации (Кстати, вы в курсе, что человек, расплачиваясь кредиткой, а не наличными, склонен тратить в магазине в среднем на 20 % больше денег? Потому что передача своих денег в чужие руки вызывает автоматическую негативную реакцию эмоционального мозга, а при расплате кредиткой вы, с его точки зрения, ничего не теряете — вам же кассир её возвращает. То же самое касается покупки в кредит, да и вообще любых финансовых операций, в которых вы не несёте немедленных материальных потерь).
К счастью для нас, наш медленный и маленький рациональный мозг научился использовать большой и быстрый эмоциональный в своих корыстных целях. То, как он это делает, как раз и описывается гипотезой соматических маркеров: получив задачу по обработке новых данных, рациональный мозг первым делом просто передаёт их в полном объёме в эмоциональный, чтобы тот их переварил по своим алгоритмам и промаркировал: хорошо, плохо, делай вот так, делай не так. Эта информация возвращается в рациональный мозг, и тот из всего объёма данных и возможных реакций на них выбирает и дальше обрабатывает те, которым проставлен наивысший рейтинг. По сути, рациональный мозг — это профессор на дополнительном профильном экзамене: из огромной толпы абитуриентов автоматически отсеяли тех, кто не набрал в ЕГЭ нужный балл, а остальные уже попали к профессору на устный экзамен. Можно спорить, хорош или плох тот ЕГЭ, но без него у профессора не хватило бы ни сил, ни времени на то, чтобы выслушать всех.
Очередное лирическое отступление: как абитуриент, сдавший ЕГЭ на 30 баллов, вообще не попадёт на экзамен к профессору МГУ, так и идеи, которые эмоциональный мозг посчитал самыми плохими, вообще не будут рассматриваться рациональным. Поэтому в различных ситуациях решение, которое кажется абсолютно очевидным одному человеку, другому может просто в самом прямом смысле не придти в голову — ну, если под головой понимать кору лобных долей. Он просто не будет подозревать о его существовании.
Так вот, вернёмся к картам. Две колоды по несколько десятков карт — это катастрофически много для рационального мозга, он с его семью регистрами не может собрать статистику и сделать какие-то выводы по такому объёму информации. Поэтому он просто сгружает всю поступающую информацию в эмоциональный мозг и одновременно спрашивает у него о реакции на планируемые действия. Первые два десятка карт эмоциональный мозг просто копит данные — пока не наберёт достаточно статистики, чтобы начать различать колоды и выдавать позитивную или негативную эмоциональную реакцию на планируемое действие, информацию о котором ему также передаёт рациональный мозг. В результате человек чувствует (хотя ещё долго не отдаёт себе в этом сознательного отчёта), что одна колода для него почему-то стала привлекательнее другой. Он не знает, почему: эмоциональный мозг — чёрный ящик, который выдаёт на выходе только маркеры «хорошо-плохо», но не объясняет, почему они именно таковы.
Орбитофронтальный кортекс же — это отдел мозга, осуществляющий связь между рациональным и эмоциональным мышлением. Нет его — нет связи. Эмоциональный мозг по-прежнему работает и нормально реагирует на события, происходящие здесь и сейчас (то есть, в случае с карточной игрой, на выигрыш и проигрыш по каждой конкретной карте), но рациональный больше не может передать в него воображаемую картинку и получить реакцию на неё. Всё, точка. Каждая конкретная карта вызывает у Эллиота эмоции, но до того, как он её перевернул, обе колоды для него абсолютно равнозначны.
То же самое касается для него всех сторон жизни. Если человек с поражением орбитофронтального кортекса хочет есть и видит еду — это немедленный стимул, возбуждающий эмоциональный мозг, который, в свою очередь, даёт команду «взять и сожрать». Если он сейчас не голоден, а лишь планирует, где поужинать — стимулов нет, вся еда и все рестораны для него абсолютно равнозначны. Любые события из собственного прошлого для него эмоционально никак не окрашены — в здоровом человеке они реконструируются и передаются в эмоциональный мозг, который отвечает той или иной реакцией, но у Эллиота эта функция больше не работает. Точно так же для него не имеют эмоциональной окраски изображения или тексты: он может сказать, какие эмоции он должен испытывать, глядяна картинку, но в реальности он их не испытывает — для эмоционального мозга картинка является лишь разноцветным клочком бумаги, который не требует никакой реакции. Реакцию требует «живая» реконструкция представленной на картинке сцены, но эмоциональный мозг такими вещами не занимается — а с теми, кто занимается, он общался через отсутствующий ныне орбитофронтальный кортекс. По сути, рациональный мозг подготавливает информацию для эмоционального, представляя её так, как будто описываемое ей событие только что произошло в реальности — и эмоциональный мозг это проглатывает.
Разумеется, это распространяется и на будущее. Эллиот, например, в прошлой жизни бывший успешным финансистом, в новой полностью обанкротился, затеяв общий бизнес со, скажем так, людьми с сомнительной репутацией. В нормально работающем мозгу рациональная его часть оценила бы потенциальных компаньонов, нарисовала бы не очень радужную картинку последствий и передала бы её в эмоциональный мозг, который выдал бы резко негативную реакцию — но у Эллиота этот механизм больше не работал, поэтому никаких опасений по поводу судьбы предприятия он не чувствовал. Точно так же он бы мог согласиться на предложение сейчас взять сто долларов, чтобы завтра вернуть двести: на вид зеленоватой бумажки эмоциональный мозг реагирует положительно, слова «завтра» для него не существует, а картинку, представляющую, как будто завтра уже наступило, он больше не получает. Результат очевиден: такое предложение вызывает у пациента чисто позитивную реакцию, в то время как у здорового человека на первоначальную позитивную сразу наложилась бы вторая, негативная.
В общем, дети, без эмоций с голоду вы не умрёте. Но, однако, и больших успехов в жизни не достигнете — так что десять раз подумайте, прежде чем мечтать о настолько холодной голове.
